Три дня – тяжёлых, длинных, бессонных, со сжатыми в тиски ладонями, со сном с телефоном под ухом, с сидением на иголках на лекциях и семинарах в ожидании новостей из больницы от миссис Андерсон, которая нервничала даже больше меня, что совершенно неудивительно – мамы такие мамы. Стараясь держать себя на учёбе в руках, я не давала воли эмоциям, после учёбы проводя время в больнице, надеясь на скорое выздоровление Андерсона. Ну, по крайней мере, пыталась не давать – находящаяся рядом в том же состоянии мать Лукаса все три дня проводила здесь, в здании больницы, надеясь хотя бы на какую-то информацию, хотя бы малейшую. Ей я позвонила на первый же день, сразу же, как только меня выгнали из палаты и сказали ожидать новостей в зале ожидания на этом же этаже. И она примчалась сразу же, без мужа, но с безумным выражением лица, которое наверняка было и у меня, когда я ехала сюда с Лукасом. Она, только узнав всё и от меня, и от только вышедшего от сына главного врача, сразу прижала меня к себе. И я была не против этого – разве вообще возможно было ей отказать, когда неизвестно, что станет с её единственным сыном? В любом случае я точно знаю одно – я буду с ним, и другого пути не дано.
На лекции ехать не хотелось совершенно, но миссис Андерсон настояла – она знала, что я не брошу её сына в такой момент, и учёба тоже могла пойти в плюс при совсем уж плохом раскладе событий. Заверенная в том, что она позвонит или напишет, если что-то действительно произойдёт. И я ждала так три дня – тяжёлых и действительно мучительных. Но на последней лекции телефон неожиданно завибрировал на моём столе – миссис Андерсон, с явной радостью в голосе, сказала, что Лукас, наконец, начал видеть, и что скоро к нему в палату уже можно будет зайти. Не раздумывая ни секунды, я покидала все вещи в сумку и, почти вскочив с места, уже думала было бежать, но опомнилась. Это же, чёрт возьми, лекция по лингвострановедению! Конечно, предмет сам по себе скучный, но полезный. Конечно, мисс Пилсбири вряд ли оценит такой вот жест, но связи есть связи – недавно я ей помогла с одной вещью, и она вряд ли бы запомнила то, как я беспардонно ушла из её поточной аудитории. Точнее, даже не пыталась бы – ей это не надо. Но, увы, воспитание есть воспитание. Потянув руку, я отчеканила заранее приготовленную фразу, и она, практически сразу поняв происходящее, разрешила уйти. Хотя бы с этим мне сегодня везёт.
По дороге к больнице у меня не выходил из головы самый первый разговор с лечащим врачом Лукаса – про какие-то непонятные и одному чёрту известные наркотики, якобы принимаемые Лукасом и обнаруженные у него в крови. Я сразу же отмахнулась от этой идеи – быть такого не может, что Андерсон – наркоман. Но в памяти сразу всплыл какой-то странный клочок бумаги, найденный в грязных джинсах жениха, с непонятным адресом, который Лукас ничем не мог объяснить, и маленький полиэтиленовый пакет, на тот момент непонятно чем напичканный до этого. А если сопоставить эти факты, то можно было бы предположить только одно... Прозрел, вы говорите, миссис Ариана Андерсон? Кому-то сегодня придётся ответить на очень интересные и незамысловатые вопросы. И лучше всего – предельно честно.
В больнице я сразу, узнав на стойке регистрации, что Лукас всё ещё лежит в той же палате, рванула на нужный этаж и увидела, как миссис Андерсон заходит к нему. Что же, хотя бы она, а не я. Не хотелось бы, чтобы она слышала что-либо об этом, ей этого знать точно не надо. Заметив меня на долю секунды, она помахала мне рукой и позвала с собой, но, увы, правило «по одному посетителю за один раз» в этой больнице ещё никто не отменял. Через буквально пятнадцать минут она уже вышла, сияющая как самое настоящее солнышко.
– Родная, он тебя уже ждёт. Подождать вас? – подойдя ко мне и обняв, спросила она, на что я покачала головой. Какой в этом смысл, если мы живём отдельно от неё уже больше полугода? Она, с пониманием во взгляде, лишь поцеловала меня в лоб и, по привычке, видимо, убрав с моего лица выбивающуюся прядь волос, засеменила к выходу. Улыбнувшись ей вслед, я зашла в палату, надеясь, что Лукас будет со мной предельно честен – это сейчас важнее всего на свете. Даже важнее его восстановленного зрения.
– Привет, Лукас, – ответила ему я на его шутку. Как всегда, весёлый и жизнерадостный, он отгонял всё желание начать с ним разбор полётов, но в этот раз просто нужно быть непреклонной во всех отношениях. – У меня к тебе очень серьёзный разговор. Будь только так добр, не перебивай, пока я не закончу, хорошо? – отойдя к окну, я лишь мельком взглянула вниз, на бегающих и снующих туда-сюда людей, и, прислонившись спиной к подоконнику и глубоко вдохнув, начала говорить.
– Позавчера, когда тебя только сюда положили, мне твой лечащий врач сказал одну очень интересную вещь, что, якобы, у тебя в крови обнаружен редкий наркотик, мало известный нынешним топовым врачам. Ни о чём тебе это не говорит? Подожди, я ещё не договорила. И, знаешь, в последнее время ты и вправду ведёшь себя странно – постоянно задерживаешься на работе, с утра твои реакции уж слишком часто становятся замедленными. По вечерам, когда удосуживаешься приехать хотя бы не в два часа ночи, когда я засыпаю без тебя, а часов в девять, ты ведёшь себя либо слишком вяло, либо слишком весело. Я бы скинула всё на ритм работы, ведь ты и вправду сильно напрягаешься, чтобы мы с тобой встали на ноги и смогли пожениться. Но, извини меня, что за бред? Я уж думала, что у тебя другая, и для меня это не было бы проблемой абсолютно – взяла, увидела её и поняла бы, что ревновать тебя бесполезно. Но нет, ты оказался, мать его, наркоманом. Будь так добр, объясни, какого хрена про тебя ходят такие слухи в университете? – закрыв лицо руками, я резко выдохнула. Слёзы начали идти из глаз. Кто там не хотел ссоры?

Свернутый текст

Игнорирование – один из старейших видов эмоционального насилия. Лип искренне не понимал, чем заслужил подобную немилость от Джо. «Ты то трахаешь меня, то топчешь ногами. То любишь, то ненавидишь. Открываешь мне душу, а после — превращаешься в полного ублюдка! Это довольно точное описание наших отношений, Тайлер?!» (с) Какое-то время назад Клиган дала ему понять, что с ней ему ничего не светит, он будет просто другом (из фрэндзоны так просто не вырваться), и что лучше бы ему подыскать себе девушку. Он тогда еще что-то пошутил по поводу однополых отношений и поиска для себя, скорее, друга, как будто не воспринял ее слова всерьез. Ан-нет, воспринял. На самом деле, Лип и сам об этом уже давно думал. Он слишком зациклился на Джослин, смущая ее, отравливая себя своими неразделенными чувствами. Все же, «я люблю тебя, как друга» не то же самое, что «я люблю тебя». Новые отношения с девушкой, на его взгляд дали бы ему передышку, а также, как знать, может, что-то еще?
Окрыленный решением найти себе девушку, Лип с разочарованием осознал, что не знает, как с ними знакомиться. Ведь за всю свою жизнь он не знал никого, кроме Джослин. Она была его любовью, взрощенной со школьной скамьи. Сначала они были друзьями, потом каким-то образом стали любовниками. Хотя понятно каким, Джослин сделала первый шаг, сменив статус отношений с «друзья» на «пара». Она всегда была бойкой. И теперь, стоя на старте, Джоунс понимал, что не знает основ. Он был стеснительный и неуверенный в себе, но готовый каким-то образом этот барьер преодолевать. Со знакомыми девочками, с которыми у него были приятельские отношения: русская Мелани, угостившая его обедом, и Диана, соседка по парте, с которой их как-то выгнали с урока за слишком шумную игру в морской бой, ничего путного не вышло. Вероятно, потому что сам Джоунс не очень-то старался, или старался, но как-то не так. И где-то в это смутное время в его жизни появился Уоррен Краузе – звезда Брайтона, который вообще не понятно, что забыл в компании тихого Липа. Но что-то все же забыл, за что ему Джоунс, впитывающий новую информацию как губка, был благодарен. К сожалению, он не мог тусить с Уорреном так часто, как того хотел, последний был достаточно деловой колбасой. А это означало, что в его образовании оставалась еще туева хуча пробелов.
«Один как перст, целым миром брошен» (с) он отправился на пляж в один погожий выходной. Шум волн успокаивал, картинка ясного неба радовала глаза, в мелкий теплый песок было приятно погружать пальцы, сидя на крохотном покрывале с ногами в позе лотоса и в солнцезащитных очках. Его грустное, но одухотворенное одиночество было самым варварским образом нарушено гавкающим золотистым ретривером. Точнее, сначала прилетевшим рядом пластиковым желтым диском, а уже потом золотистым ретривером.
Джоунс был несказанно рад этому вторжению, а также радостно хвостом виляющему псу, позволившему себя погладить. С счастливейшей улыбкой, он со стороны наблюдал за игрой человека и пса. А уж когда хозяин пса поинтересовался, не хочет ли Лип присоединиться и покидать диск друг другу, то тот, от волнения и неожиданности, чуть было сдуру не отказался. Но, к счастью, не отказался, зародив в себе стойкое желание завести и себе такого же четвероногого друга. Не золотистого ретривера, конечно, ибо Джоунс подозревал, что пес этой породы будет большеват для общажной конуры, а вот кого поменьше – можно. Главное ж не размер.
Две недели спустя, на том же пляже, на том же месте, он играл в диск, но уже со своей собакой. Джоунс взял ее из приюта, с желанием не только приобрести себе друга, но и возродить в псе веру в человечество. Ему в общих красках, не вдаваясь в подробности, рассказали о судьбе пса, которого предали хозяева, отказавшись от слишком бойкого и не подходящего им пса, в связи с якобы переездом в другой город.
Джек-Рассел, породы джек рассел терьер или более известной, как пес из Маски, был батарейкой на маленьких ножках, который скорее загоняет своего нового хозяина, чем утомится сам.
- Эй, Джекки!
Очередной раз, бросив псу диск, Джоунс наблюдал картину, когда питомец вроде-как сначала кинулся за «добычей», а после, увидав какую-то девушку и позабыв обо всем на свете, метнулся к ней миловаться, чуть ли не писаясь от радости встречи.
- Джекки!..
Джоунс еще не достаточно хорошо знал своего нового друга, за которым, как ему говорили, нужен глаз да глаз, ибо порода хитрая, а потому поспешил поскорее отогнать пса. Мало ли, что ему может в голову взбрести, еще цапнет девушку.
- Простите, мисс, я сейчас же одену на него намордник и поводок, - принялся Лип извиняться, даже не смотря на Фрею, цепляя поскорее карабин от поводка к ошейнику, - Просто здесь было достаточно безлюдно и мы решили немного поиграть...